Минск-Мариуполь

Самое страшное в детстве со мной случилось в поезде. 
Лето, жара. Поезд «Минск-Мариуполь». Мы с братом едем к бабушке на каникулы. Она живёт на востоке Украины. Кажется, мне было около четырёх или пяти лет. Точных цифр и названий я не помню. Зато помню ощущения, запахи, атмосферу.

Мы втроем в купе плацкартного вагона. Бабушка, брат и я. Все в предвкушении веселого лета. Мне было особенно весело от того, что я, уже такая взрослая, еду куда-то без мамы. Да ещё и в компании с человеком, с которым всегда случаются приключения. Какую бы ерунду и шалость не придумал мой брат – это было грандиозно, до взрыва смеха или бешеного стука сердца.

А ещё и в компании с человеком, который кормит лучше всех на свете. Во дворе её дома живёт самая вкусна вишня на свете, которая потом оказывается в самых вкусных варениках на свете.

Представляете, что за лето меня ждёт?

Мы бегаем по вагону, перекрикиваем разговоры и пародируем голоса из радиоточки. И повсюду нас сопровождают запахи нагретой на палящем солнце еды. Солнце – хозяин этого вагона и всего поезда. Оно греет тарелки с курицей, колбасой и яйцами. Просачивается в мякоть арбуза, делая её не такой водянистой. Подогревает дерматин на сидушках. К чему бы не прикоснулся – солнце до тебя уже приложилось.

Единственный, кто мог противостоять солнцу и поспорить за право командования вагоном – проводница. В красивой синей форме, возраста и комплекции моей бабушки. «А-ну-ка в окна не высовываться! Так, что это вы тут накурили, мужики. Кому чаю?» Как только она появлялась в коридоре становилось понятно, кому мы должны радоваться и подчиняться.

Поезд делал много остановок. Тех самых, когда перрон превращается в базар. Огромные мягкие игрушки заглядывают тебе в глаза прямо из окон. Следом за ними газировка, мороженое, пирожки запрыгивают через те же окна – достань только пару рублей. Хочется выпрыгнуть из вагона и бежать туда, в эту шаманскую весёлую толпу. А потом возвращаться назад с добытыми сокровищами. Только бы денег хватило на всё.

На одной такой станции мы отправили на разведку самого стойкого. Того, кто сможет и перекричать и продавщиц, и сбить цену, и не поддаться на огромные глаза мягкого зайца, что просит забрать его домой. Брат получил деньги и на мороженое и на игрушку мне.

Я не могла усидеть на месте. Скорей бы он вернулся. Что он мне принесёт? Люди уходили и возвращались. Брат не приходил. Я выпрыгивала из купе при каждом шаге по коридору. Взрослые с несчастными лицами плелись позади детей. Дети, перемазанные мороженым, обнимали плюшевых зверей. Сердце моё бешено стучала. Я ждала, что сейчас зайдёт брат и принесёт что-то такое необычное, что не разглядели, не нашли за этим галдежом обычные дети. Так и выходило. Брат приносил полное своё отсутствие.

Когда до отправления оставалось десять минут, бабушка велела мне сидеть в вагоне, смотреть в окна, вдруг замечу белобрысую голову, тогда тут же кричать ему, чтобы возвращался. Она же спустилась на перрон, искать поганца, что он себе думает.

Пять минут до отравления. Проводница кричит на бабушку, чтобы та немедленно поднялась в вагон. Бабушка плачет, сопротивляется. «Но как же? Мой мальчик, его негде нет. Нигде нет. Объявите на вокзал, пусть его найдут.» Проводница силой запихала бабушку в поезд.

Последняя минута. Мне показалось, что перрон полностью опустел, стало тихо-тихо, и небо заволокло тучами. Может это была моя детская фантазия. Но сейчас я вижу, как мы сидим с бабушкой вдвоем в купе. Нет никакого солнца. Темно. Тишина. Мы сидим и ждём, что сейчас вот-вот поезд начнёт отстукивать колёсами. Я начинаю плакать.

Колёса застучали, поезд пошёл. И тут я слышу крик.

Бежит! Мой брат. Виднеется только голова и длинные ноги, которые скачут за поездом. Мы с бабушкой бежим к выходу. Брат догоняет вагон, бежит уже вровень с ним. Сейчас запрыгнет. Но он почему-то не запрыгивает. Проводница! Перегородила выход. Ступеньки уже убрала, и дверь собирается закрыть. А там мой брат, на расстоянии вытянутой руки, бежит и бежит возле входа в вагон.

«Как же, пустите?», — кричит бабушка. «А я не могу, — кричит проводница. — Не положено! Не имею права!» Бабушка повисает на проводнице, кричит, рыдает. «Пустите, это же мой внук, мой внук, он с нами ехал». «Не могу, — кричит проводница. «Ну будьте вы человеком, это же мой мальчик».

Поезд ускоряется. Проводница толкает бабушку, с грохотом опускаются ступеньки. Она кричит кому-то:

— Ну-ка быстро. Давай.

Я не вижу, кому она кричит. Все глаза залило слезами. Но я и так уже поняла, что кричит она брату. И когда я вытираю глаза он уже стоит в тамбуре возле трёх заплаканных женщин. На лице растерянность и его вечная идиотская ухмылка. Ни слова не сказал, поплёлся в наш вагон. Мы с бабушкой следом. Проводница осталась в тамбуре.

В купе я зарыдала ещё громче. Я вдруг поняла, что он мог не успеть, не вернуться, не догнать. И мы с бабушкой отправились бы дальше в путь без брата, вечно вляпывающегося в приключения. Горько было почему-то именно сейчас, уже когда брат в безопасности сидел рядом со мной.

Брат хмыкнул, поморщился от дамских слёз, и достал из кармана какую-то диковинную железно-серебряную игрушку-подвеску для меня.

— Мороженое растаяло. Я его съел, — вот и всё, что он сказал.

Последнее, что я помню из той истории, как бабушка тихо ушла из вагона. Ничего особенного, может в туалет пошла. Но она долго не возвращалась. Мы обнаружили её в купе проводницы. Они сидела над двумя стаканами солёного чая. Плакали и обнимались.

#katekurziner_текстыистории