Служу, мадам

Я всегда был опорой для мадам. Благодаря мне она занимала своё положение в комнате – во главе. О, а какое общество бывало здесь! Губернаторы, банкиры, светские львицы, благотворители, журналисты, известные художники и дизайнеры. Но кто бы ни глядел на мадам – дерзкими или влюбленными, щенячье–послушными или восхищенными глазами – перед её карими пронзительными очами не устоял никто. И да, последнее слово всегда было за ней.

Вот уже многие десятилетия я несу свою службу в этой комнате. Здесь она разворачивала свой военный штаб: несколько пар каблуков ровными рядами выстраивались возле диванов по обе стороны от мадам. Она улыбалась, подносила чашку из белого фарфора к губам, сделав глоток, опускала. Затем давала советы. Из её уст любой совет имел форму приказа. Дамы тут же брали свои чашки в руки: сделать глоток, значит выиграть минуту на размышления об услышанном. Каждая знала, впрочем, что они ничего не могут сделать, кроме как подчиниться. Этот десант забавлял мадам. Она часто хохотала, и я чувствовал, как она слегка раскачивалась на бёдрах. Она держалась молодцом – ни разу не прислонилось ко мне спиной, как бы порой не утомляли её эти бездушные светские приёмы.

Однако, больше всего она любила другие встречи. В редкие воскресенья, раз или два в месяц в гостиной собиралась семья.
Полуденное солнце из окна обжигало мою обивку. Но я мужественно сносил это, с удовольствием подставляя всего себя, дабы уберечь мадам. Ни один луч не падал на её спину или роскошную копну каштановых волос. Она расслаблялась, я чувствовал, как спина медленно приближается в мои объятия, постепенно вжимаясь в меня всё сильнее. Чертовки приятное чувство, скажу я вам.

По правую руку сидел муж – величественный господин, с глазами цвета глубины океана и чуть посеребренными волосами. По левую руку – дочь и сын. Старший был её любимец. Гордость семьи, гордость мадам. Только ему она прощала всё без исключения. Разбитый по пьяне отцовский автомобиль; заваленный семестр в университете; роман с официанткой, попавший на первые полосы газет. Сколько телефонных бесед она вела, улаживая неприятности сына. Сколько коньячных бокалов она выпивала после каждого унижающего разговора, столько же следов на моих подлокотниках от её крепких ногтей. Ничего мадам, мы и не такое переживали, каждый раз думал я, стараясь как можно быстрее пригладить продавленные места.

Знала ли тогда мадам, что главное испытание ждёт её впереди? Знал ли я, как много буду восстанавливаться после чистки и разглаживания моих складок горничной?

Это случилось летом, всего–то три года назад. В соседний пустующий особняк въехала белокурая молодая особа. Она не сильно впечатлила мадам, та ограничилась всего двумя распоряжениями относительно новой соседки. Начальник безопасности семейства мадам было поручено узнать всё о соседской девице. Помощница мадам должна была пригласить соседку на обеденный чай к мадам. Через день молодая дама сидела на диване по правую руку хозяйки. Накануне из чистки вернулась любимая подушечка мадам, она теперь отделяла мои широкие прочные плечи от хрупкой спинки. Это слегка меня разочаровало. За то время, что подушка была в чистке, мы так сблизились с мадам. А теперь эта мягкая стена снова не позволяет мне подставлять жесткую опору моей очаровательной хозяйке. Это событие так отвлекло меня, что я пропустил встречу мадам с соседкой. Я пришёл в себя, только когда почувствовал, как сильно в меня упирается ягодицы. Чем же юная незнакомка успела разозлить мадам?

О, оказалось, что компанию дамам составил сын мадам. Он сидел напротив белокурой барышни, улыбался, не сводил глаз с неё. Хозяйке пришлось прибегнуть к унизительному покашливаю дабы напомнить нерадивым юнцам, кто же здесь центр внимания. Молодые люди перевели на мадам разочарованный взгляд, а я почувствовал резкий укол в подлокотник.

Но я ещё не знал, что такое боль. В течение последующих трёх месяцев я много страдал вместе с мадам. Сносил уколы за обеденным чаем в компании хозяйского сына и соседки. Старался как можно смягчиться, чтобы спине мадам было легче вечерами падать в мои объятия.

Однажды мадам не появилась в своем тронном зале. И на следующий день и на следующий. Она пропала. Проходили месяцы. Я сильно волновался. Наверное, мадам заболела? Или случилось ужасное? Нет–нет, не может быть. Я не должен падать духом. Это не моя роль. Я должен стойко нести службу, дожидаясь мадам.

Потом мадам вернулась. Я увидела, как она входит в комнату, но еле узнал её: поникший взгляд, ссутуленная спина. О боже мой! Неужели это моя мадам?! Ничего–ничего, сейчас я её утешу, что бы там ни случилось. Я слышал как стучат её каблучки по паркету. Я ждал. Но … что же это такое!? Всего в паре метров от меня мадам замерла. Она развернулась и присела … на диван.

Я задыхался. Мадам! За что? В чём я провинился? Не успел я опомниться, как почувствовал сильный нажим. Меня продавили сильные натренированный ноги. Место мадам заняла белокурая соседка, которую теперь тоже было не узнать. Величественная осанка как у мадам, но росту почти в полтора раза больше. Тело молодое сильное и натренированное, не сравнить с мягким женским телом мадам. Руки свободно легки на подлокотники, слава богу леди предпочитала не заострять ногти. Её руки привлекали внимание только огромным кольцом с бриллиантом. Такое кольцо указывало на высокое положение.

В комнату вошёл сын мадам. Он проскользнул мимо матери, нагнулся надо мной и поцеловал юную особу в губы. А затем сел на диван напротив матери. Служанка принесла поднос с чаем. Сначала она передала чашку юной леди, а потом мадам. О, мадам, как же так, как так вышло? Я хотел взбрыкнуть! Может ножка внезапно сломается или пружина, отслужившая так много лет, порвётся?

Но … нет, постойте–ка. Я не должен расстраиваться, это непозволительно на моей службе. Нельзя раскисать или показать недовольство. Нет, нет, напротив, теперь я должен больше стараться. Да–да, я должен показать, как я важен, как я могу служить моей новой молодой мадам.